Жак Дюкло. Взгляд Фурье на свободу

Жак Дюкло. Взгляд Фурье на свободу

Во-первых, Фурье приписывал христианству слишком преувеличенное понятие о ценности свободы: "Помимо здоровья и богатства, нет ничего ценнее свободы; следует, однако, различать свободу телесную и свободу социальную, причем свобода социальная совсем не похожа на ту свободу, которой хотят наградить нас софисты. Им свойственно все упрощать; свое стремление к упрощенчеству они перенесли и на споры о свободе и не могут поэтому разграничить понятия свободы простой, сложной и сверхсложной.

Многие тысячелетия они пренебрегали первой свободой, свободой материальной или телесной, только христианство способствовало освобождению рабов. До появления христианства филантропы древности низводили большинство людей до положения вьючных животных и даже хуже того, ибо заставляли тысячи рабов убивать друг друга во время навмахии, чтобы позабавить доблестных римских граждан, которые, не довольствуясь зрелищем избиения 20 тысяч людей, заставляли на своих глазах убивать друг друга еще сотни гладиаторов... Вот к чему тысячелетиями сводилось благородное рассуждение философов о материальной свободе. Каждый истый республиканец рукоплескал этим убийствам, и, не будь христианства, возможно, все так продолжалось бы и поныне.

Если бы оракулов мудрости, Платонов и Аристотелей, спросили бы по поводу освобождения рабов, то те бы, конечно, ответили, что это невозможно. Понятие "невозможно" от древности унаследовала и Франция.

Знаменитый Аристотель столь убежденно считал рабов вьючными животными существами, не относящимися к человеческому роду, что категорически утверждал: "Ни одна добродетель не свойственна рабу". Аристотель считал рабов грубыми животными, лишенными разума и достоинств. Он даже и не подозревал об усилиях филантропов найти пути освобождения личности, возможность чего доказана нашими предками в странах Западной Европы да и в других местах".

То, что великие умы античности рассматривали рабство как нечто совершенно естественное,— это бесспорно. Но было бы преувеличением утверждать, что христианская церковь восстала против рабства. В Первом послании к Тимофею апостола Павла говорится: "Рабы, под игом находящиеся, должны почитать господ своих достойными всякой чести, дабы не было хулы на имя Божие и учение". Этот откровенный призыв рабов к смирению не был исключением, потому что в Послании к колоссянам написано: "Рабы, во всем повинуйтесь господам вашим по плоти". Выражение "по плоти" в какой-то степени подчеркивает якобы существующую разницу природы господ и рабов, что звучало как легализация рабства. Эта же формула встречается в Послании к ефесянам, ее нет в Первом послании апостола Петра, который говорил следующее: "Слуги, со всяким страхом повинуйтесь господам, не только добрым и кротким, но и суровым".

Но вернемся к рассмотрению понятия свободы у Фурье. Фурье различал три вида свободы:

«1. Свобода простая или телесная, не связанная со свободой социальной. Это удел небогатых, людей с небольшим достатком, не дающим никакого импульса страстям. Фебон свободен в своем желании пойти в Оперу, но для этого нужно по крайней мере лишнее экю, а Фебон с трудом сводит концы с концами. Он свободен в своем стремлении стать депутатом, но для этого надо обладать приличным состоянием, а у него ничего нет. Фебону, с гордостью называющему себя свободным человеком, однако, доступен лишь мираж социальной свободы. Он остается у хюрога как Оперы, так и всех выборных институтов. Фебон — пассивный член общества, его страсти не имеют активного импульса, с его мнением никто не считается. Но все же Фебон намного свободнее рабочего, вынужденного работать, чтобы прокормиться, и имеющего в неделю только один день активной телесной свободы — воскресенье. Во все другие дни недели рабочий обладает лишь пассивной телесной свободой, так как работа в мастерских является для него заранее обусловленной косвенной формой рабства по контрасту с праздностью и хорошим самочувствием воскресного дня. Мы также различаем активную и пассивную социальную свободу. Заметим, что и Фебону, и рабочему недоступна ни та, ни другая социальная свобода. Они оба обладают только простой телесной свободою: активной — мелкий рантье и пассивной — рабочий, который все же свободнее раба, не имеющего ни пассивной, ни активной телесной свободы.

2. Сложная дивергентная свобода. Она предполагает наличие активной телесной и активной социальной свободы, открытое проявление всех страстей. Такими свободами пользуется дикарь. Дикарь совершенно свободно рассуждает о вопросах войны и мира, вроде нашего какого-нибудь министра. Он обладает полной свободой удовлетворения всех своих страстей, насколько это возможно в условиях жизни его племени. Главное же — ему свойственна беспечность, совершенно отсутствующая в цивилизованном обществе. Конечно, в действительности он вынужден охотиться и ловить рыбу, чтобы прокормиться, но этот привлекательный для него труд ни в чем не ограничивает его активную телесную свободу.

Работа по душе не становится кабалой, вроде лямки раба. Охота для дикаря такое же развлечение, как торговля для купца. Разве торговец, развернувший утром до сотни кусков материи, не раз кого-нибудь обманувший и всучивший покупателю не одну пару штанов, испытывает телесную усталость? Все это для него было удовольствием, увлекательной работой, а следовательно, проявлением телесной свободы. Наш торговец, весьма довольный сегодня, завтра, наоборот, будет сердитым и хмурым, если не увидит в своей лавке покупателя, если не сможет ни обмануть, ни продать. Таким образом, свобода дикаря — свобода сложная, поскольку она является активной телесной и активной социальной свободой, но эти две активности находятся в противоречии с характером производительного труда. Чтобы дикарь обладал активными конвергентными свободами, необходимо, чтобы производительный труд был бы для него привлекательным и доставлял бы удовольствие его страстям, — тогда дикарь будет обладать третьей степенью свободы.

3. Свобода сложная, сверхсложная или конвергентная. Она предполагает единство, согласие личных желаний каждого мужчины, женщины, ребенка, их общее пылкое стремление развивать индустрию и поддерживать установившийся порядок. Предназначение человека—обрести эту свободу третьего вида".

В свойственном ему стиле Шарль Фурье хорошо определяет границы свободы, хотя сам же признается, что это деление чрезмерно детализировано. Напомнив о преступлениях, совершаемых во имя ложной свободы, он утверждает, что наступило время обрести истинную конвергентную сложную свободу, которая, добавляет он, невозможна в обществе цивилизации. То, что Фурье называет обществом цивилизации, есть не что иное, как эксплуататорское капиталистическое общество, к которому он относится очень критически, что подтверждается следующими строками этого великого социалиста-утописта: "Что касается политической или социальной свободы, то она совершенно недоступна классу бедняков, порабощенных наемным трудом, угнетающим тело и душу. Каждый подчиненный, высказавший мнение, противоположное мнению шефа, всегда немедленно увольняется. Таким образом, он лишен не только активной социальной свободы, но и права на собственное мнение. Всякий раз, когда бедняк осмеливается выразить мнение иное, чем мнение богача, его немедленно выпроваживают, несмотря на справедливость его слов; с ним обращаются как с тем ослом из басни, который расплатился своей головой за ошибки льва.

Разве при таком порядке вещей можно говорить о социальной свободе? Нет, она не существует, поскольку ею пользуется лишь ничтожное меньшинство богатых людей".

Нельзя не отметить, что критика Фурье капиталистического общества не потеряла своей актуальности. Но если его критика серьезно аргументирована, то предлагаемый им выход утопичен, так как Фурье рассчитывает на доброжелательное сочувствие капиталистов. Фурье, мечтая о создании благополучия для всех, говорит о фаланстерах, которые должны стать своеобразным микрообществами, основанными на коллективной собственности, на привлекательности труда, на соревновании и энтузиазме, придающих труду спортивный интерес. В своих мечтах об этом мире Гармонии он говорит о творческой силе трудовой армии: "Если угодно, могу согласиться с тем, что римские легионы, уничтожившие 300 тысяч кимвров в Сен-Реми, покрыли себя славой и удостоились лавров».

Но разве не достойнее было бы для римских и галльских воинов объединиться и созидать, а не разрушать? Они могли бы, рассредоточась от Арля до Лиона, построить тридцать каменных мостов через Рону, укрепить ее берега, чтобы спасти драгоценную землю, которую она ежегодно уносит. Такая слава, как мне кажется, превосходит лавры героев войны, оставляющих после себя в местах, где они совершали "подвиги", только могильные кипарисы.

Мне могут заметить, что если войска общества Гармонии только в течение одной кампании способны совершить такую колоссальную работу, то что же они будут делать потом? Смешной вопрос. Потребуется по крайней мере лет сто работы этих великих армий, чтобы нанести на облысевшие склоны Альп и Пиренеев плодородную землю и посадить там леса. Наши ученые обезобразили эти горы, стремясь к осуществлению своих метафизических абстракций. Исходя из тезиса о двойственной природе движения, ассоциация имеет право организовывать созидательные войска, так же как при цивилизации создаются войска разрушительные. В противоположность цивилизованному строю, который вербует героев, набрасывая им на шею веревку, социетарное общество привлекает героев праздниками и не известными нашему времени удовольствиями. Наша стотысячная армия знает теперь только такие коллективные развлечения, как разрушение, поджоги, воровство, насилие».

Нельзя без чувства иронии по отношению к нашим специалистам по защите природы и охране окружающей среды читать смелые мысли Фурье об эксплуатации земных богатств, о восстановлении плодородия почв, об охране климата. Достаточно прочитать такие строки:

"...Порядок согласованности предпримет завоевание огромной пустыни Сахары: на нее будет поведено наступление в различных пунктах десятью и двадцатью миллионами рук, если это необходимо, и путем частого нанесения земли, густых посадок растений удастся увлажнить местность, закрепить пески и превратить пустыню в плодородную область. Создадут судоходные каналы там, где мы не умеем устроить даже оросительные канавы, и крупные суда будут плавать не только сквозь перешейки, как Суэцкий и Панамский, но и внутри континентов, как, например, из Каспийского моря в моря Азовское, Персидское, Аравийское, они будут плавать от Квебека к пяти великим озерам, наконец, от моря ко всем большим озерам..." 1

По поводу восстановления плодородия почв и охраны климата Фурье писал: "Я буду говорить только о конкретных и очевидных вещах, о фактах, хорошо известных и вполне доступных для понимания, о расширении сельскохозяйственных работ, уже проводимых с успехом в Европе, Индии и Китае.

Известно, что благоприятный мягкий климат этих стран значительно отличается от климата других мест земного шара. В других местах растения во время своего развития подвергаются неблагоприятным воздействиям. Вот почему виноград не растет на холмах Пенсильвании, находящейся на широте Неаполя, и вызревает в Майнце, городе, расположен-ном на десять градусов севернее, но где много сделано для изменения климата... Доказано, что обработка почвы влияет на температуру и что климат, как и земля, должен стать сферой приложения промышленной деятельности людей. Умно размещенные посевы могут до 12 градусов менять температуру окружающей атмосферы, и там, где было 38 градусов, станет 50..."

Фурье добавляет:

"Столь хваленое общество цивилизации не сделало даже половины возможного для улучшения климата. В Италии масса песчаных пустошей. Горы истощены и опустошены на всем своем протяжении от Генуи до Калабрии. Франция еще в большем беспорядке. Уничтожение лесов на глазах меняет ее климат: в Провансе исчезают апельсиновые рощи, становится меньше оливковых рощ и виноградников. Совсем по-другому будет строиться хозяйство в социетарном обществе — оно будет распределять культуры так, будто весь земной шар принадлежит членам одной акционерной компании. Общество будет добиваться, чтобы каждый кантон, каждая провинция, каждый регион достигли бы наилучшего развития. Общество предпримет все необходимые работы по лесонасаждению, ирригации и осушению земли, короче говоря, все работы, необходимые для того, чтобы оздоровлять, смягчить климат как общий, так и отдельной местности. При таком порядке вещей отдельные регионы будут посылать друг другу не опустошительные ураганы, а дыхание нежных зефиров; разумно распределенные лесные насаждения, водоемы будут смягчать как жару, так и холод, повсеместное смягчение климата возникнет в результате всеобщего улучшения обработки земли".

Останавливаясь на сотнях подробностях устройства общества Гармонии, Фурье упоминает и о полевых работах, лакомствах, о социальном обеспечении, о дружбе. Он говорит об единой для всех школе, о политехническом образовании, которое обеспечивает общество, о выдвижении женщин, о культурном подъеме, о народном театре, о профилактической медицине, чувстве товарищества. Фурье писал о женщинах: "Строю Гармонии не будет свойственна глупость, присущая нам, там не будут ограничивать деятельность женщин только шитьем и кухней, не будут их исключать из медицины и образования. Строй Гармонии исходит из того, что природа одинаково наделила оба пола способностью к наукам и искусствам, однако мужчинам более свойственна тяга к наукам, а женщинам — к искусству".

Фурье следующим образом высказывает свои мысли по поводу предупредительной, профилактической медицины: "При строе цивилизации врач зарабатывает соответственно числу больных, которых он пользовал, так что ему подходит, чтобы болезни *были многочисленными и продолжительными, главным образом среди богатого класса.

Обратное имеет место при строе Гармонии: здесь врачи вознаграждаются долей из общего дохода фаланги. Доля эта условна в отношении ставки, она возрастает на одну, две, три, четыре, пять, шесть десятитысячных или настолько же уменьшается соответственно коллективному и сравнительному здоровью фаланги в целом. Чем меньше у нее будет больных и умерших в течение года, тем крупнее будет доля, отпущенная врачам. Их услуги оценивают по результатам и сравнению с данными санитарной статистики соседних фаланг, имеющих сходные климатические условия" 2.

Говоря о чувстве товарищества, Фурье приводил пример шахтеров из Божона в Бельгии. 80 рабочих остались в шахте, залитой водой: "Чтобы освободить их вовремя, надо было в очень короткий срок сделать значительную проходку; все их товарищи отдались этому с жаром; более сильные требовали предпочтения как дела чести, и за четыре дня выполнили работу, на которую работающие по найму потратили бы двадцать дней. Поэтому сообщения гласили: То, что сделали за четыре дня, невероятно..."  3.

Знающие люди утверждают, что за плату на такую работу ушло бы более двадцати дней. Что же это за импульс, порождающий доблесть, технические чудеса и абсолютное бескорыстие? Это омнифилия, любовь к своим товарищам, чувство дружбы в восьмой степени. Это не нежная, теплая дружба, восхваляемая моралью. Это бурная страсть, неистовая доблесть, это поистине священный пыл... Эти рабочие, пришедшие с других шахт, лично не знали шахтеров из Божона. В их преданности не было никакого личного чувства, это было проявлением коллективной, а не индивидуальной любви к людям. В таких случаях сближаются аристократ и плебей. Радость так велика, так искренна, что хочется ею поделиться со всеми. Все окружающие становятся друзьями, каждому хочется все рассказать. В подобных ситуациях философы могут наблюдать мгновения "равенства и братства", о котором так неудачно мечтают в обществе цивилизации, где не удается создать истинно братские омнифильные группы. Такие группы по желанию образуются в Ассоциации».

В представлении Фурье о будущем очень много утопичного. Кроме того, известно, что жизнь часто опровергает любые планы. Но читатель не может не отметить, что Фурье теснейшим образом связывал понятие свободы человека с его экономическим положением, с его положением в обществе или в качестве наемного рабочего, или самостоятельного хозяина, или владельца средств производства, эксплуатирующего других людей.

В такой стране, как Франция, где о свободе говорят чаще всего формально, а не с точки зрения ее материальной экономической обеспеченности, мне кажется, полезно вспомнить, как люди прошлого века, не поддаваясь обманчивой иллюзии знаменитой триады Французской революции: "Свобода, Равенство, Братство", анализировали первый из этих трех принципов.

Понятие свободы заключает в себе большую возможность для всяческих иллюзий, так как всегда можно говорить о свободе и даже убеждать в полноте ее осуществления, тогда как эта свобода на самом деле очень относительна или даже иллюзорна.

Примечания

1. Фурье Ш. Избранные сочинения. Т. II. М.—Л., Изд-во АН СССР, 1951, с. 293 - 294.

2.  Фурье Ш. Избранные сочинения. Т. III. М.—Л., Изд-во АН СССР, 1954, с. 345.

3.  Фурье Ш. Избранные сочинения. Т. III.М.—Л., Изд-во АН СССР, 1954, с. 204-205.

Цитируется по изд.: Дюкло Жак. Во что я верю. М., 1980., с. 107-116.

Рубрика
Персона