28 февраля в берлинском полицей-президиуме.
28 февраля в берлинском полицей-президиуме
Эгон Эрвин Киш был арестован в Берлине в ночь поджога рейхстага. Он провел 14 дней в гитлеровской полицейской тюрьме и затем был переправлен через границу. Эгон Эрвин Киш первым из числа немецких писателей опубликовал подробное описание порядков в гитлеровских тюрьмах и казармах штурмовиков. Ниже помещаем отрывок из большой книги о гитлеровской Германии, над которой Эгон Эрвин Киш теперь работает:
«Мои провожатые под расписку сдали меня политической полиции. Скамьи по обеим сторонам коридора заняты. Пространство между
[ 349 ]
скамьями заполняют представители культурного большевизма. Все знают друг друга, и когда полицейские приводят нового, все его приветствуют.
Я вспоминаю сентябрьское утро 1914 г.; тогда мы сидели на австрийском берегу Дрины, остатки разбитой, отброшенной на другой берег дивизии. Каждая группа представляла собой то, что еще вчера было полком; всякий раз как мокрая, оборванная фигура скользила мимо нас, однополчане с меланхолической улыбкой здоровались с новоприбывшим, сдвигались потеснее и уступали ему место. Примерно так обстоит дело и сегодня. Сначала я не понимал, почему многие так расстроены и бледны, лишь потом я узнал, какие акты насилия были учинены при многих арестах. Позже я и своими глазами увидел, какие зверства совершали национал-социалисты в своих казармах в отношении беспомощных заключенных.
Полицейские, которые отделяют нас от остальной части коридора,— молодые парни вспомогательной полиции со знаком свастики на рукаве. Они как будто очень волнуются, служба для них новая, и потому они стараются свою неуверенность скрыть мальчишеским поведением; они издеваются, и когда приказывают кому-нибудь не двигаться, то кричат и обращаются с ругательствами «сволочь», «еврейская свинья» и на «ты».
Вызывают по именам, образовывают группы. «Направо марш»—и мы идем вниз в полицейскую тюрьму. Первая остановка—склад; здесь отдаем часы, вечное перо и наличные деньги; все это всовывают в конверт. Вторая остановка: отдаем ножи, ножницы, пилку для ногтей. Третий этап уже в погребе внизу, здесь заключенный все, что у него еще осталось, должен положить в свою шляпу: бумажник, записную книжку, портсигар, спички, платок, ключи, перчатки и карандаш, должен развязать шнурки, раздеть пиджак. Обыскивающие руки щупают, не осталось ли чего в карманах, не зашито ли что-нибудь в подкладке, не спрятано ли в .обуви или носках.
Во время этой процедуры проходит новый полицей-президент, господин фон Левецов, сопровождаемый полицейским адъютантом, партийными адъютантами и целым штабом. Он был морским офицером, а социал-демократ Носке возвел его в чин адмирала. Господин адмирал шагает надутый по капитанскому мостику полицей-президиума:
«Так вот она шайка?» спрашивает он и презрительно окидывает нас взором через плечо. «Да, господин полицей-президент», торопится прокартавить адъютант.
«Где тебя арестовали?» спрашивает он Германа Дункера. Прежде чем седовласый, ученый, учитель социализма целого поколения, успевает ответить, Левецов кричит: «Вытянуться, когда я с тобой разговариваю, свиное отродье».
Он уже заметил другого, который, по его мнению, недостаточно вытянулся: «Отведите этого олуха немедленно в темный карцер и оденьте наручники, пока кожа не лопнет».
Два опричника, усердно выполняющие приказ, бросаются на Отто Леман-Русбюльдта, старшину «лиги прав человека», и уводят его.
[ 350 ]
Бледные от возмущения стоим мы, а господин адмирал, вознесенный милостью Носке, уже прошел, и мы слышим, как он орет на другую группу.
Нас гонят в подземную общую камеру, в ней должны разместиться 47 человек. Вдоль стен стоят нары, по середине камеры находится параша — одна для всех, и все для нее одной. Напротив в стене, обращенной к коридору, два воронкообразных отверстия; острый конец отверстия —«глазок»: через этот «глазок» караульный может прощупать все помещение, будь то глазом или же автоматическим револьвером.
Каждый из нас выбирает себе соседа, рядом с которым кладет пальто вместо подушки. Разбиваются на группы. Рассказывают друг другу, как произошел арест. Некоторые квартиры подвергались настоящей осаде национал-социалистов, стреляли через дверь, разбивали мебель, рвали книги, гнусно избивали арестованных в присутствии жен и детей.
Эгон Эрвин Киш»
[ 351 ]