Глава II. От марксизма к ревизионизму.

ГЛАВА II

ОТ МАРКСИЗМА К РЕВИЗИОНИЗМУ

(Марксистская религия)

В литературе по социализму, насчитывающей тысячи томов, серьезные книги по идеологической истории современного социализма, точнее, истории марксизма и ревизионистских течений, до современных позиций критики и преодоления отсутствуют.

Чистые марксисты всегда пренебрежительно от­носились к этой истории и не без оснований, но не будем упрекать ортодоксов в небрежении историей ереси. Их позиция незыблема, они убеждены, что обладают истиной абсолютной, полной, неприкосновенной и взор их всегда устремлен только вглубь, на «подлежащую экономическую структуру» и упорно твердят, что в своде марксистских истин ни одно важное положение пересмотру не подлежит. Странно то, что и ревизионисты не подарили нам возможности проследить эту историю, хотя, как и все еретики, стремятся отрицать свою ересь, настаивая на ближайшем родстве с марксистами.

Это, однако, была бы история захватывающая и забавная, особенно если бы вывела нас на историографические понятия марксизма, хотя бы уже тем, что принудила бы марксизм, как доктрину социалистического движения, противоречить самой себе, тем самым реабилитируя столь критикуемый ревизионизм. Действительно, допустим на мгновение, что идеологические позиции суть отражения состояния развития производительных сил и отношений классов — из этого следует, что вследствие глубоких изменений в экономике, происшедших со времен Маркса до наших дней, также и его учение о пролетарском движении требует существенного пересмотра. Если, конечно, не забывать, что марксистский релятивизм распространяется на экономику, право,

[31]

искусство, политику и мораль — на все, кроме самого марксистского учения.

В истории марксизма можно выделить три этапа: религиозный, критический и современный — этап преодоления.

Первый этап — это 1900-е годы; марксистская система в своей целостности получает почти полное и исполненное энтузиазма признание европейской социалистической элиты. Для Бебелей, Каутских, Либ­кнехтов, Гедов, Лафаргов, Плехановых понятия социализма и марксизма быстро слились. Марксизм представлялся им единым, новым, целостным видением мира и жизни, особой философией социалистического движения. Речь шла не об интерпретации учения, но о его применении. Само движение в своих первых шагах и в период мессианских предсказаний отличалось прямолинейным и горделивым исповеданием веры, имеющим целью подчеркнуть отрыв от других общественных и социалистических школ, превосходство над ними. Невзирая на всеобъемлющий реализм, обаяние новой доктрины было сродни обаянию религии. Быть марксистами словно означало принадлежать к иной расе, расе избранных, которым были открыты тайны бытия. Человечество еще было погружено в туман ложных идеологий, провозглашаемых ложными пастырями в собственных классовых интересах, и не ведало о своем настоящем и будущем. Только марксист ясно видел прошлое и настоящее и был в состоянии, благодаря знанию законов развития капиталистического общества, осознанно ускорить наступление нового времени. Марксизм был как бы вторым сознанием, но сознанием критическим — трезвым, рациональным, с математической уверенностью вверявшим себя добродетелям и неизбежности триумфа социалистического идеала. Марксизм торжествовал не столько из-за существенного вклада в познание капиталистического мира, сколько из-за твердости, с которой ему удавалось внушить своим борцам, что их вера рациональна, и

[32]

из-за обращения к точности и практичности, столь модным в то время.

Все в Марксе и в его произведении препятствовало этой цели: трудность проникновения в его писа­ния, отсутствие систематического, подытоживающего произведения, его энциклопедизм и аристократизм, стиль запутанный, не требующий доказательств, загадочность жизни, долгое изгнание, но прежде всего сознание, доселе беспрецедентное, собственной зна­чимости и неопровержимой истинности собственного учения. Достаточно перечитать «Манифест», один из самых сильных памфлетов в истории, чтобы понять истоки его огромной удачи. Ему трудно противоречить, а для простого ума, впервые попавшего под его влияние, просто невозможно. Ни один волюнтарист, ни один человек действия никогда не сумел вызвать такого возмущения и возбудить такой фантастической преданности, как этот неистовый книжный червь своими знаменитыми двадцатью страницами. Его диалектика убеждает, и когда вы уже полностью в его руках, он потрясает ваш разум сентенциями, достойными Бога мести. «Манифест», позже ставший единственным связующим звеном между ним и толпа­ми, в выдающейся степени обладает всеми признака­ми религиозного откровения. Не нуждающиеся в доказательствах предпосылки, великолепные и увлекательные логические построения, резкая взволнованная искренность, вера в облике нации и наука, пре­образованная в полемическую машину, циклопическое видение жизни и ощущение ритма общественно­го развития. В «Манифесте» Маркс говорит языком Немезиды. Как драматичен этот нарочито холодный анализ капиталистической системы угнетения, оканчивающейся видением неотвратимой катастрофы, без которой не сможет возникнуть новое общество свободных и равных, социалистическое общество. Романтический сон под видом здравых рассуждений. Правосудие в союзе с наукой, даже наука, которая сама по себе — правосудие!

[33]

Какая сила притягательности! Как ей сопротивляться, зачем ей сопротивляться?

С другой стороны, надо признать, что марксистские каноны тактики и пропаганды чудесным образом отвечали неотложным задачам социалистического авангарда — разбудить великого спящего, пролетариат, — чтобы дать ему самое первое, еще неполное самосознание, сознание своей силы, права на жизнь неголодную и нерабскую.

И поэтому не играли роли ни фаталистический детерминизм, ни ложная апокалиптическая картина, мучительное осмеяние вечных моральных ценностей, держаться за которые считалось признаком (и причиной) слабости социалистов-мещан. Что это могло значить, если Маркс, подобно Иисусу Навину у стен Иерихона, бросил клич неизбежной победы? Какое спокойствие и уверенность придавал его пророческий тон первым гонимым апостолам! Бей, но выслушай, могли они сказать буржуазному обществу. Выслушай, ибо мы владеем секретом твоей нравственной жизни. Мы не восстаем против тебя в отрицании слепом и полном, даже признаем, как никто прежде, твое величие и необходимую историческую роль. Даже хотим, чтобы ты довело до конца твой опыт, прошло все этапы развития, указанные тебе Богом производства. Это необходимо для нашей же собственной победы, но помни, что потом, что скоро из хаоса явится тот, кто подпишет твой приговор, — и мы будем твоими единственными законными наследниками. Ты само будешь поставлять людскую силу для нашей битвы — пролетариат — и условия неотвратимости твоего конца; ты само выроешь себе могилу, усугубляя до бесконечности противоречия, которые уже потихоньку тебя грызут: ты само будешь копить богатства, производственную мощь, техническое знание, которые позволят сегодняшней утопии стать действительностью. Сопротивление бесполезно, и тщетно любое усилие вырваться из неумолимых законов капиталистического развития. Мы гово-

[34]

рим сегодня языком Рока: Рок нашего века зовется Наукой.

С необыкновенной для простого психологического процесса быстротой новые истины превратились в догмы, которые все начали почтительно исповедовать, убежденные, что Маркс в знаменитых своих книгах передал им неопровержимые доказательства. Массы овладели самой слабой и ненаучной, но неотразимо для них притягательной частью мысли Маркса (жесткое противопоставление классов, апокалипсис, видение катастрофы) и сделали из нее символ веры, обсуждать который было серьезным грехом. Те немногие, кто удосужился пройти вслед за Марксом все труднейшие пути доказательств, либо остались жертвами, пленниками системы, слишком слабые, чтобы опровергнуть ее и слишком робкие, чтобы критиковать, или, взбунтовавшись, автоматически поставили себя вне марксистского движения. Жестокие гонения со стороны буржуазии свидетельствовали, что движение идет по правильному пути, подтверждали параграфы марксистской религии. На баррикадах, в тюремных камерах вера закалялась, принципы укреплялись, надежда, что великий сон сбудется, росла.

Однако... однако все сложилось иначе, как и предупреждали самые осторожные и дальновидные. Вместе с социальной экспроприирующей революцией появилось рабочее движение, вместе с ним политические свободы, общественные законы, правовое госу­дарство, массовые партии.

[35]