2. Энгельс — Марксу. В Париж. Б[армен], 19 ноября 1844 г. № 2

2

ЭНГЕЛЬС — МАРКСУ

В ПАРИЖ

Б[армен], 19 ноября 1844 г.

№ 2

Дорогой Маркс!

Недели две назад я получил от тебя и Б[ернайса] несколько строк, датированных 8 октября и с почтовым штемпелем: Брюссель, 27 октября. Почти в то самое время, когда ты писал мне, я послал тебе письмо, адресованное на имя твоей жены. Надеюсь, ты получил его. Чтобы впредь быть спокойным, что никто не перехватывает наши письма, я предлагаю их нумеровать. Итак, мое теперешнее письмо — второе, и когда ты будешь мне писать, сообщай, до какого номера ты получил письма и все ли они доходят. —

Несколько дней назад я был в Кёльне и Бонне. В Кёльне все идет хорошо. Грюн, наверное, рассказал тебе о деятельности тамошних людей. Гесс тоже собирается через две или три недели отправиться в Париж, если получит необходимые для этого деньги. У вас там теперь и Бюргерс, так что получилось настоящее сборище. Тем меньше вы нуждаетесь во мне, и тем более нужен я здесь. В настоящий момент я безусловно не могу приехать — иначе я должен буду поссориться со всей моей семьей. Кроме того, у меня тут роман, и в этом отношении я тоже должен сперва принять какое-то решение. К тому же один из нас во всяком случае должен теперь быть здесь, так как нашими людьми необходимо руководить, дабы они занимались надлежащим делом, не разменивались на мелочи и не сбились с пути. Так, например, Юнг и многие другие не хотят понять, что между нами и Руге существуют принципиальные разногласия 8, и все еще думают, что это только личные дрязги. Когда им говоришь, что Р[уге] вовсе не коммунист, они все-таки этому не верят и думают, что мы поступаем опрометчиво, отталкивая от себя такой «литературный авторитет», как Р[уге]! Что прикажешь с ними делать? Приходится ждать, пока Р[уге] опять не выкинет какую-нибудь колоссальную глупость, так что это станет ad oculos* ясно всем этим людям. Мне кажется, что на Ю[нга] надежда плоха: ему не хватает твердости.

-------

* — воочию. Ред.

[9]

У нас теперь устраивают повсюду собрания, чтобы основать союзы для улучшения положения рабочих 9. Это вносит большое оживление в ряды германцев и привлекает внимание филистеров к социальным вопросам. Собрания созываются явочным порядком, без оповещения полиции. В Кёльне комитет для выработки устава состоял наполовину из наших людей, в Эльберфельде среди членов комитета тоже был один из наших, и с помощью рационалистов мы на двух собраниях нанесли полное поражение святошам; огромным большинством голосов нам удалось выкинуть из устава все христианское 10. Забавно было наблюдать, в каком смешном положении оказались эти рационалисты со своим теоретическим христианством и практическим атеизмом. В принципе они полностью признавали правоту христианской оппозиции, на практике же предлагали, чтобы о христианстве, которое, по их же собственным словам, составляло основу союза, совершенно не было упомянуто в уставе. Устав должен был содержать все, что угодно, только не жизненный принцип союза! Эти люди так упорно отстаивали свою смехотворную позицию, что мне совершенно не понадобилось выступать. Мы получили такой устав, лучше которого при настоящих условиях трудно пожелать. В ближайшее воскресенье опять назначено собрание, но я не смогу на нем быть — завтра я уезжаю в Вестфалию.

Я зарылся с головой в английские газеты и книги, на основании которых пишу свою книгу о положении английских рабочих*. К середине или к концу января я надеюсь закончить ее, так как с наиболее трудной работой, с приведением в порядок материала, я уже справился около двух недель тому назад. Я предъявлю англичанам славный перечень их грехов. Перед лицом всего мира я обвиняю английскую буржуазию в массовых убийствах, грабежах и других преступлениях. Я пишу на английском языке вступление к книге, которое напечатаю отдельно и разошлю английским партийным лидерам, литераторам и членам парламента**. Пусть они помнят обо мне. Впрочем, само собой разумеется, что хотя я и бью по мешку, но имею в виду осла, то есть немецкую буржуазию. Я достаточно ясно говорю ей, что она так же плоха, как английская, но далеко не так смела, последовательна и искусна в своем живодерстве. Как только я закончу эту книгу, я возьмусь за историю общественного развития Англии 11. Это будет для меня еще легче, так как материал у меня уже собран

-------

* Ф. Энгельс. «Положение рабочего класса в Англии». Ред.

** Ф. Энгельс. «К рабочему классу Великобритании». Ред.

[10]

и мысленно приведен в порядок — вопрос мне совершенно ясен. В промежутке, как только у меня будет время, я постараюсь написать несколько брошюр, в частности против Листа 12.

Ты, вероятно, уже слышал о книге Штирнера «Единственный и его собственность» 13, а может быть даже она у тебя есть. Виганд прислал мне пробные оттиски; я взял их с собой в Кёльн и оставил у Гесса. Принцип благородного Штирнера — ты помнишь берлинца Шмидта, который в сборнике Буля писал о «Тайнах» 14, — это эгоизм Бентама, только проведенный в одном отношении более последовательно, в другом — менее. Более последовательно — потому, что Шт[ирнер], как атеист, ставит личность выше бога или, вернее, изображает ее как самую последнюю инстанцию, тогда как Бентам оставляет над ней в туманной дали бога; одним словом, потому, что Шт[ирнер] стоит на плечах немецкого идеализма и является идеалистом, превратившимся в материалиста и эмпирика, тогда как Бентам — простой эмпирик. Менее последователен Шт[ирнер] потому, что он желал бы, но не может избежать ре-конструкции распавшегося на отдельные атомы общества — операции, которую производит Б[ентам]. Этот эгоизм есть только осознавшая себя сущность современного общества и современного человека, последний аргумент современного общества против нас, кульминационный пункт всякой теории в пределах существующей нелепости.

Вот почему эта штука имеет большое значение, гораздо большее, чем думает, например, Гесс. Мы не должны отбрасывать ее в сторону, а наоборот, скорее использовать как наиболее полное выражение существующей нелепости и, перевернув ее, строить на этой основе дальше. Этот эгоизм доведен до такой крайности, до того нелеп и в то же время столь осознан, что в своей односторонности он не может удержаться ни одного мгновения и должен тотчас же превратиться в коммунизм. Во-первых, нет ничего легче, как доказать Шт[ирнеру], что его эгоистические люди просто из эгоистических побуждений неизбежно должны стать коммунистами. Вот что надо ему возразить. Во-вторых, нужно ему сказать, что человеческое сердце прежде всего, непосредственно является, именно в силу своего эгоизма, бескорыстным и способным на жертвы и что он, таким образом, возвращается к тому, на что нападает. С помощью таких тривиальностей можно опровергнуть его односторонность. Но мы должны воспринять и то, что в этом принципе является верным. А верно в нем во всяком случае то, что если мы хотим чем-то помочь какому-нибудь делу, оно должно сперва стать

[11]

нашим собственным, эгоистическим делом, — что, следовательно, мы в этом смысле, даже помимо каких-либо материальных чаяний, просто из эгоистических побуждений, являемся коммунистами и именно из эгоистических побуждений хотим быть людьми, а не только индивидами. Или, выражаясь иначе: Шт[ирнер] прав, когда он отвергает «человека» Ф[ейербаха], по крайней мере человека из «Сущности христианства». Фейербаховский «человек» есть производное от бога, Ф[ейербах] пришел от бога к «человеку», и потому его «человек» еще увенчан теологическим нимбом абстракции. Настоящий же путь, ведущий к «человеку», — путь совершенно обратный. Мы должны исходить из «я», из эмпирического, те-лесного индивида, но не для того, чтобы застрять на этом, как Штирн[ер], а чтобы от него подняться к «человеку». «Человек» всегда остается призрачной фигурой, если его основой не является эмпирический человек. Одним словом, мы должны исходить из эмпиризма и материализма, если хотим, чтобы наши идеи и, в особенности, наш «человек» были чем-то реальным; мы должны всеобщее выводить из единичного, а не из самого себя или из ничего, как Гегель.

Все это тривиальности, которые сами собой разумеются и которые, каждая в отдельности, уже сказаны были Фейербахом. Я не стал бы их повторять, если бы Гесс — как мне кажется, в силу своей старой приверженности к идеализму, — не подверг такой жестокой критике эмпиризм, в особенности Фейербаха, а теперь Штирнера. Во многом, что он говорит о Фейербахе, Гесс прав, но, с другой стороны, он, по-видимому, сохранил еще некоторые идеалистические повадки — когда он начинает говорить о теоретических вопросах, то всегда сводит все к категориям. Поэтому он и не умеет писать популярно, он для этого чересчур абстрактен. По той же причине он ненавидит также всяческий эгоизм и проповедует любовь к людям и т. д., что опять-таки сводится к христианскому самопожертвованию. Но если телесный индивид представляет истинную основу, истинный исходный пункт для нашего «человека», то, само собой разумеется, эгоизм — конечно, не только штирнеровский рассудочный эгоизм, но и эгоизм сердца — должен быть также исходным пунктом для нашей любви к людям, иначе последняя повисла бы в воздухе. Так как Гесс к вам скоро приедет, то ты сможешь с ним сам побеседовать на эту тему. Впрочем, вся эта теоретическая болтовня мне с каждым днем все больше надоедает, и всякое слово, которое еще приходится говорить о «человеке», всякая строка, которую приходится писать или читать против теологии и абстракции, а

[12]

равно и против грубого материализма, раздражают меня. Совсем другое дело, когда, вместо всех этих призраков, — ведь и не реализовавший еще себя человек остается до своей реализации таким призраком — занимаешься действительными, живыми предметами, историческим развитием и его результатами. Это, по крайней мере, лучшее, что нам остается, пока мы вынуждены прибегать только к перу и не в состоянии непосредственно воплощать наши идеи в действительность, пуская в ход руки, а если это необходимо, и кулаки.

Вместе с тем книга Штирнера вновь показывает, как глубоко укоренилась абстракция в умах берлинцев. Из всех «Свободных» 15 Шт[ирнер], несомненно, наиболее талантлив, самостоятелен и прилежен, но, несмотря на все это, он перескакивает от идеалистической абстракции к материалистической и не приходит ни к чему. Мы слышим об успехах социализма во всех частях Германии, только не в Берлине. Эти сверхумные берлинцы устроят у себя на Хазенхейде democratie pacifique 16 к тому времени, когда вся Германия уже отменит собственность, — дальше этого они, наверное, не пойдут. Вот увидишь, скоро в Укермарке явится новый мессия, который перекроит Фурье на гегелевский лад, сконструирует фаланстеры из вечных категорий и провозгласит вечным законом к себе возвращающейся идеи, что капитал, талант и труд должны получать определенные доли продукта. Это станет новым заветом гегельянства, старый Гегель станет ветхим заветом, «государство», закон станет «надсмотрщиком над христианством», и фаланстер, в котором отхожие места будут размещены в порядке логической необходимости, станет «новым небом», «новой землей», новым Иерусалимом, который спускается с неба, разукрашенный как невеста, о чем мы подробно прочтем в новом апокалипсисе. А когда все это будет закончено, тогда придет «критическая критика», заявит, что она есть воплощение всего, что она объединяет в своей голове капитал, талант и труд, что все, что произведено, сделано ею, а не бессильной массой, — и наложит руку на все. Таков будет конец берлинско-гегельянской [«мир]ной* демократии».

Если «Критическая критика»** готова, то пришли мне несколько экземпляров в запечатанных конвертах...* через книготорговца, иначе они мо[гут]* быть конфискованы. На тот случай, если ты [не полу]чил* моего последнего письма, я еще раз повторяю, что ты можешь мне писать либо по адресу...*

---------

* В этом месте рукопись повреждена. Ред.

** К. Маркс и Ф. Энгельс. «Святое семейство». Ред.

[13]

Ф. Э. junior*, Бармен, либо в конверте на имя Ф. В. Штрюккера и К°, Э[льберфельд]**. Это письмо посылаю тебе кружным путем.

Пиши же мне скорее — вот уже больше двух месяцев, как я ничего о тебе не знаю. Что поделывает «Vorwarts!»? Кланяйся всем нашим.

Твой

Впервые опубликовано в книге:         

Печатается по рукописи

«Der Briefwechsel zwischenF. Engels und К. Marx». Bd, I, Stuttgart, 1913          

Перевод с немецкого

--------

* — младшему. Ред.

** В этом месте рукопись повреждена. Ред.

[14]

Примечания

8. Разногласия Маркса и Энгельса с буржуазным радикалом А. Руге ведут свое начало со времени издания журнала «Deutsch-Franzosische Jahrbucher», выходившего под редакцией Маркса и Руге. Причиной этих разногласий являлось отрицательное отношение Руге к коммунизму как революционному мировоззрению, глубокое расхождение во взглядах Маркса и младогегельянца Руге, сторонника философского идеализма. Оконча-тельный разрыв Маркса с Руге произошел в марте 1844 года. Враждебное отношение Руге к революционной борьбе масс особенно наглядно проявилось во время восстания силезских ткачей летом 1844 года. Маркс на страницах газеты «Vorwarts!» заклеймил буржуазно-филистерскую позицию Руге в статье «Критические заметки к статье «Пруссака» «Король Прусский и социальная реформа»» (см. настоящее издание, т. 1, стр. 430—448). — 9.

9. Союзы для улучшения положения рабочего класса создавались в ряде городов Пруссии в 1844—1845 гг. по инициативе немецкой либеральной буржуазии, напуганной восстанием силезских ткачей летом 1844 г., с целью отвлечь немецких рабочих от борьбы за свои классовые интересы. Несмотря на старания буржуазии и правящих кругов придать этим союзам безобидный филантропический характер, их создание послужило толчком для роста политической активности городских народных масс и привлекло внимание широких общественных кругов Германии к социальному вопросу. Особенный размах приобрело движение за создание Союзов для улучшения положения рабочего класса в городах промышленной Рейнской провинции, где противоречия между буржуазией и пролетариатом достигли значительной остроты и уже существовала радикально-демократическая оппозиция прусскому абсолютизму.

Представители революционно-демократической интеллигенции широко использовали собрания, посвященные созданию союзов и обсуждению их устава, для пропаганды и распространения передовых идей, для противодействия влиянию духовенства и либеральной буржуазии. Эти собрания и сами союзы становились, таким образом, ареной борьбы противоположных социальных и классовых интересов, которая отражала оживление политической жизни в Германии накануне буржуазной революции. Прусское правительство, напуганное нежелательным для него направлением деятельности союзов, поспешило пресечь ее весной 1845 г., не утвердив их уставы и запретив дальнейшие собрания. Деятельность союзов, несмотря на их недолговременное существование, способствовала размежеванию социальных и политических сил в Германии и политическому просвещению народных масс. — 10.

10. В создании Союзов для улучшения положения рабочего класса в Кёльне в ноябре 1844 г. активное участие принимали бывшие издатели и сотрудники «Rheinische Zeitung» («Рейнской газеты») Юнг, Д'Эстер, Компес, а также другие представители радикально-демократической и социалистической интеллигенции. На собрании в Кёльне 10 ноября 1844 г. был создан Всеобщий союз для вспомоществования и просвещения, который поставил своей целью «организацию труда, защиту интересов труда от власти капитала» и т. п. Вопреки противодействию буржуазных либералов, был принят демократический устав, предусматривавший активное участие рабочих в деятельности союза. В дальнейшем произошло окончательное размежевание между радикально-демократическими элементами и либеральными буржуа; последние во главе с Кампгаузеном вышли з состава союза и приложили все усилия, чтобы ускорить его запрещение властями.

В Эльберфельде на многолюдном собрании 17 ноября 1844 г. был создан Союз для народного просвещения, организаторам которого с самого начала пришлось выдержать борьбу против попыток местного духовенства подчинить союз своему влиянию и придать его деятельности религиозную окраску. Энгельс и его друзья стремились использовать собрания союза и его комитет для пропаганды коммунистических взглядов; в своих выступлениях они разоблачали происки церковников и лживый характер буржуазной философии (см. «Эльберфельдские речи» Энгельса, настоящее издание, т. 2, стр. 532—554). Устав союза не был утвержден властями, а сам союз прекратил свое существование весной 1845 года. — 10.

11. Энгельс имеет в виду задуманную им работу по социальной истории Англии, материал для которой он собирал во время своего пребывания в этой стране (ноябрь 1842 — август 1844). Первоначально Энгельс намеревался отвести в этом труде специальную главу положению английских рабочих; однако уяснение особой роли пролетариата в буржуазном обществе побудило Энгельса посвятить исследованию положения английского рабочего класса самостоятельный труд — «Положение рабочего класса в Англии», который и был им написан по возвращении в Германию в сентябре 1844 — марте 1845 года. Как явствует из выписок Энгельса за июль — август 1845 г., а также из писем издателя Леске Марксу 14 мая и 7 июля 1845 г., Энгельс весной и летом 1845 г. продолжал работу над книгой о социальной истории Англии. Он не оставлял этого замысла до конца 1847 г., о чем говорит заметка в № 91 «Deutsche-Brusseler-Zeitung» («Немецкой брюссельской газеты») от 14 ноября 1847 года. Однако по ряду причин Энгельсу не удалось завершить работу над книгой. — 10.

12. Брошюры о Листе Энгельс не написал, но критика взглядов немецких сторонников протекционизма, в первую очередь Листа, содержится в одной из «Эльберфельдских речей» Энгельса, произнесенной 15 февраля 1845 г. (см. настоящее издание, т. 2, стр. 546—554). — 11.

13. Подробный анализ названной работы Штирнера и критику реакционной сущности его философских, экономических и социологических взглядов Маркс и Энгельс дали в своем произведении «Немецкая идеология» (см. настоящее издание, т. 3, стр. 103—452). — 11.

14. Имеется в виду «Berliner Monatsschrift» («Берлинский ежемесячник»), где помещена рецензия К. Шмидта (настоящая фамилия М. Штирнера) на роман французского писателя Эжена Сю «Парижские тайны»; вышедший в Париже в 1842 — 1843 гг., этот роман был написан в духе сентиментально-мещанской социальной фантазии. — 11.

15. «Свободные» — название существовавшего в первой половине 40-х годов XIX в. младогегельянского кружка берлинских литераторов, ядро которого составляли Б. Бауэр, Э. Бауэр, Э. Мейен, Л. Буль, М. Штирнер и другие. Критику «Свободных» Марксом в 1842 г. см. в настоящем томе, стр. 364, 369—370. «Свободные», оторванные от действительной жизни и поглощенные абстрактными философскими спорами, в 1843 — 1844 гг. отреклись от радикализма и скатились к пошлому, вульгарному субъективному идеализму — к пропаганде теории, согласно которой лишь избранные личности, носители «духа», «чистой критики» являются творцами истории, а масса, народ служит якобы лишь косным материалом, балластом в историческом процессе. Разоблачению вредных реакционных идей младогегельянцев, именовавших свои взгляды «критической критикой», Маркс и Энгельс посвятили свой первый совместный труд «Святое семейство, или Критика критической критики» (см. настоящее издание, т. 2, стр. 3—230). — 13.

16. Говоря о «democratie pacifique» («мирной демократии»), Энгельс имеет в виду взгляды издававших газету «La Democratie pacifique» («Мирная демократия») эпигонов школы Фурье, которые придавали его учению ярко выраженный сектантски-догматический характер. Маркс и Энгельс неоднократно критиковали «разбавленный водой фурьеризм», который проповедовался на страницах этой газеты и по существу выражал настроения филантропической буржуазии. — 13.

Воспроизводится по изданию: К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения. Изд. 2, т. 27, с. 9-14.