Утопизм

...В новом политическом строе единственной и постоянной целью общественной организации должно быть возможно лучшее применение для удовлетворения потребностей человека знаний, добытых науками, искусствами и ремеслами, распространение этих знаний, их совершенствование и возможно большее накопление, словом, возможно более полезное сочетание всех отдельных работ в области наук, искусств и ремесел. (...) В обществе, организованном с определенной целью — стремиться к процветанию при помощи наук, искусств и ремесел, наиболее важный политический акт, состоящий в определении направления, в котором общество должно идти, не совершается больше людьми, занимающими общественные должности,— он совершается самим общественным организмом. (...) Дело управления тогда сводится к нулю или почти к нулю, поскольку оно заключается в повелевании...

...Социальная организация мало совершенна, люди позволяют управлять собой насилию и хитрости (...) человеческий род в политическом отношении еще находится в безнравственном состоянии, ибо ученые, художники и ремесленники, единственные люди, труды которых приносят обществу положительную пользу и которые почти ничего ему не стоят, находятся под властью принцев и других правителей, являющихся лишь более или менее неспособными рутинерами; ибо люди, пользующиеся уважением и разными национальными наградами, обязаны своими привилегиями главным образом лишь случайности рождения, лести, интриге и другим мало почтенным действиям; ибо те, которым поручено управлять общественными делами, делят между собой ежегодно половину налогов, а из той части, которая не идет в их личную пользу, они не расходуют даже и третьей части полезным для управляемых образом...

...Революционные потрясения, трудности, переживаемые нами уже долгое время, страстное желание покончить со всем этим заставили нас (и вполне основательно) благословлять хартию как зарю лучших дней. Но когда мы рукоплещем этому, как прибывшие в гавань путешественники, которым нечего уже бояться моря, когда мы в исступлении кричим, что революция кончилась навсегда, мы выражаем скорее наши вожделения, чем разумную уверенность, скорее наши желания, чем наши познания. И действительно, разве в этих уверениях нет ничего легкомысленного? Разве мы достаточно размышляли об этом? Разве мы уверены, что разрешенный хартией вопрос есть единственный или хотя бы важнейший вопрос, подлежащий разрешению? Вот что поставлено, казалось бы, перед всеми умами, но о чем еще никто не задумался. Мы придаем слишком большое значение форме правительства...

...Если я задам вопрос, какая страсть вызвала французскую революцию и какой класс общества испытывал ее сильнее всех, я отвечу: страсть к равенству, и люди, принадлежащие к последнему классу, были склонны больше всех в силу своего невежества, как и в силу своего интереса неистово отдаться ей. Последствием страсти к равенству было разрушение социальной организации, существовавшей в момент взрыва. Я спрашиваю теперь: если все разрушено, то не нужна ли теперь другая страсть, чтобы ускорить работу нового строительства, или, другими словами: страсть или сдержанность может окончить революцию? Привычки, созданные старыми учреждениями, представляют большие препятствия к установлению действительно нового строя. Подобное установление требует великих философских трудов и больших денежных жертв. Одна лишь страсть может побудить людей к великим усилиям. Сдержанность — не действенная сила, она робка по существу и, далекая от того, чтобы ломать сложившиеся привычки, она стремится к тому, чтобы их сохранить. Сдержанность побуждает лишь согласовать привычки, созданные абсолютистскими и теологическими учреждениями, с идеями и учреждениями свободными и промышленными; однако эти последние по сути дела имеют исключительный характер: ничто не произойдет до тех пор, пока они не одержат верх, пока они не освободятся окончательно от чуждых элементов, от этой ржавчины, затрудняющей работу их пружин...

...Прогресс человеческого ума дошел до того, что наиболее важные рассуждения о политике могут и должны быть непосредственно выведены из познаний, приобретенных в высших науках и в области физики. Придать политике положительный характер — вот к чему стремится мое честолюбие. (...) Историю называют требником королей. По тому, как короли управляют, видно, что этот требник никуда не годится. История, действительно, в научном отношении еще не вышла из детских пеленок. Эта важная отрасль нашего знания пока представляет собой лишь собрание фактов, более или менее точно установленных. Но эти факты не объединены никакой теорией, они еще не увязаны в порядке последовательности. Таким образом, история — еще весьма неудовлетворительный руководитель как для королей, так и для их подданных: она не дает ни тем, ни другим средств для заключения о том, что произойдет из того, что уже произошло...

...Все, что было в прошлом, и все, что произойдет в будущем, образует один ряд, первые члены которого составляют прошлое, а последние — будущее. Таким образом, изучение пути, пройденного человеческим разумом до настоящего дня, укажет нам, какие полезные шаги остается сделать разуму на путях науки и счастья.(...) Остановлюсь на кризисе, в котором мы находимся в настоящее время, и скажу, что этот кризис (крайне жестокий, так как вся Европа объята пламенем войны и армии обеих сторон составляют теперь многие миллионы людей), несомненно, обусловлен причиной величайшего значения. Причина же, могущая наиболее сильно действовать на общество,— это изменение, совершенствование общей идеи, общей веры. Именно эта причина действует на самом деле; она заключается в переходе просвещенного класса от идеи многих частных законов, определяющих отдельные явления различных отраслей физики, к идее единого закона, управляющего всеми ими...

Я уже не молод. Всю жизнь я очень деятельно наблюдал и размышлял, и целью моих трудов было ваше счастье; я создал план, который, мне кажется, может быть вам полезен, и я его изложу.(...) Какое прекрасное занятие — труд на благо человечества! Какая величественная цель! Разве человек имеет лучшее средство приблизиться к божеству? И в этом направлении он в себе самом находит наилучшее вознаграждение за перенесенные труды. Когда я сравниваю тот возвышенный пост, на который человечество возведет гениального человека, с креслом академика, то я вижу, что избранник человечества будет находиться в гораздо более выгодном положении, чем академик; он будет пользоваться полнейшей независимостью и получит возможность развить всю присущую ему энергию, не отвлекаясь какими-либо посторонними соображениями; никакая ложная осторожность не замедлит развития его гения, не нанесет ущерба его работе и счастью. Чтобы не потерять приобретенного положения, он воодушевится, беспокойным взором окинет труды своих предшественников, захочет превзойти их, покинуть избитые пути, чтобы прокладывать новые: воодушевление его будет постоянно возрастать, и он достигнет истинной цели, будет способствовать прогрессу человеческого духа...

...На обширной равнине возвышается высокий холм, на котором и расположена большая часть города; многочисленные же его окружности выходят далеко за подошву горы, размеры которой таковы, что город имеет в поперечнике свыше двух миль, а окружность его равна семи. А благодаря тому, что лежит он по горбу холма, площадь его больше, чем если бы он находился на равнине. Разделяется город на семь обширных поясов, или кругов, называющихся по семи планетам. Из одного круга в другой попадают по четырем мощеным улицам сквозь четверо ворот, обращенных на четыре стороны света. И так, право, он выстроен, что если бы взят был приступом первый круг, то для взятия второго понадобилось бы употребить вдвое больше усилий; а для овладения третьим — еще того больше. Итак, чтобы захватить каждый следующий, надо было бы постоянно употреблять вдвое больше усилий и труда. Таким образом, если бы кто задумал взять этот город приступом, ему пришлось бы брать его семь раз. Но, по-моему, невозможно взять и первый круг: настолько широк окружающий его земляной вал и так укреплен он бастионами, башнями, бомбардами и рвами...

Я буду очень стараться, чтобы в книге не было никакого обмана; если же возникнет какое-нибудь сомнение, то я скорее солгу из-за того, что обманулся, чем из-за того, что желал обмануть, ибо предпочитаю быть лучше человеком порядочным, чем хитрым.(...) (...) Посмотрим на то, что бывает всякий день. Итак, существует большое число знатных, которые не только сами живут в праздности, будто трутни, трудами других, например держателей своих земель, которых для увеличения доходов они отскабливают до живого. Ибо только так понимают хозяйственность эти люди, в иных случаях расточительные до обнищания; они также окружают себя огромной толпой праздных слуг, которые никогда не выучились никакому способу сыскать себе пропитание. Когда же их господин умирает или же когда они сами заболевают, их тотчас вышвыривают. Ибо и праздных кормят охотнее, чем больных; и часто наследник умершего не в состоянии прокормить отцов-скую челядь. Меж тем они отважно голодают, если только они не разбойничают отважно. Ибо что им делать? После того, как, бродяжничая, изотрут они понемногу одежду, да изотрутся сами, их, измученных к тому же болезнью, одетых в лохмотья, ни благородные не удостоят принять, ни крестьяне не осмелятся. Они хорошо знают, что тот, кто воспитан среди роскоши, в праздности и веселии, привык к щиту и шпаге, надменно смотрит на соседей и презирает всех по сравнению с собой; такой человек нисколько не будет пригоден к тому, чтобы с мотыгой и лопатой за малую плату и скудную пищу служить бедняку...

ЦЕЛЬ ОБЩЕСТВА — ВСЕОБЩЕЕ СЧАСТЬЕ. (...) Цель Французской революции также — всеобщее счастье. Тот почетный труд трибуна, который я имел мужество взять на себя, возлагает на меня высокий долг указать французам путь, способный привести их к этой сладостной цели. Пусть они следуют за мной, и они достигнут ее, вопреки множеству  расставленных на этом пути препятствий, вопреки всем козням, интригам и заговорам роялизма и патрициата. После роковой реакции термидора патрициату и роялизму удалось повернуть народ к противоположной цели — ко всеобщему несчастью. Ныне народ достиг предела. Его положение слишком противоестественно, слишком ужасно. Давно пора положить этому конец. Тот, кто выступает как защитник подлинного народа и как самый беспощадный враг народа раззолоченного, обязан разъяснить 24 млн. угнетенных, как можно противодействовать, как можно продолжать революцию после того, как от нее отрекались, показать, что нет таких сил, какими бы грозными они ни казались, которые могли бы воспрепятствовать достижению истинной цели, единственно справедливой цели, цели всей общественной организации — общего счастья...